Патрик О`Брайан - Командир и штурман
Он был чрезвычайно занят, однако после того как он проходил мимо часового у дверей каюты и оказывался в уединении, которое никто не смел нарушить, у него появлялась уйма времени для размышлений. Он не растрачивал это время на пустяковые разговоры, на то, чтобы слушать игру на издающей дрожащие звуки немецкой флейте или обсуждать политику с моряками. «Я поговорю с ним, когда мы его подберем. Буду говорить в самых общих выражениях, о том, какое это утешение — иметь на борту верного друга, об этой особенности морской жизни, когда в один момент ты находишься в тесной кают-компании, где не вздохнуть — не то что сыграть джигу на скрипке, а в следующее мгновение ты, как отшельник, оказываешься в одиночестве, какого никогда прежде не знал».
В минуты стресса у Джека Обри было две реакции: он проявлял или агрессивность, или влюбленность — он всей душой стремился к мощному катарсису активных действий или же любви. Он обожал битву и легкомысленных женщин.
«Вполне понимаю тех капитанов, которые берут с собой в море женщину, — размышлял он. — Помимо наслаждения, которое она доставляет, она становится еще и теплым, живым, любящим прибежищем…»
Покой. «Как бы я хотел, чтобы в этой каюте была девушка», — добавил он после паузы.
Этот разброд в мыслях, эти сомнения одинокого человека, которого не желают понять, существовали лишь в пределах его каюты и прорывались только в исповедальных беседах с доктором. Однако внешний вид капитана «Софи» ничего такого не выдавал, а для того чтобы заметить, что зарождавшаяся дружба между ним и его лейтенантом внезапно оборвалась, нужен был чрезвычайно внимательный наблюдатель. А штурман стал именно таким наблюдателем. Хотя обожженное и заляпанное мазью лицо Джека Обри какое-то время придавало ему на редкость безобразный вид, очевидная симпатия капитана к Джеймсу Диллону вызывала в Маршалле ревность. Кроме того, штурману угрожали в выражениях самых недвусмысленных, и он наблюдал за капитаном и лейтенантом с тоской и тревогой.
— Мистер Маршалл, — раздался из темноты голос Джека Обри, и бедняга аж подпрыгнул на месте, словно у него над ухом разрядили пистолет. — Как вы полагаете, когда мы увидим землю?
— Часа через два, сэр, если ветер не изменится.
— Да, я тоже так подумал, — отозвался капитан, подняв глаза на паруса. — Полагаю, вы можете убрать один риф. Как только ветер ослабнет, поставьте брамсели, словом, все что можно. Прошу вас, мистер Маршалл, как только обнаружите землю, позовите меня.
Менее чем через два часа, вновь появившись на палубе, на правой скуле капитан увидел ломаную линию берега. Это была Испания. С борта была хорошо видна гора необычайной формы, которую англичане прозвали Яйцом. Она была в створе со становым якорем. Значит, бухта, где они заправлялись водой, находилась прямо по курсу.
— Клянусь Господом, вы первоклассный штурман, Маршалл, — сказал Джек, опуская подзорную трубу. — Вы достойны того, чтобы вас назначили штурманом всего флота.
Однако потребовалось не меньше часа, чтобы добраться до побережья. И когда момент, которого он с таким нетерпением ждал, был так близок, Джек Обри убедился, насколько он взволнован, как много значит для него результат их экспедиции.
— Пришлите ко мне на корму старшину — рулевого, — произнес он, несколько раз пройдясь по палубе.
Баррет Бонден, старшина — плотник и начальник грот-марсовых, был необычно молод для своей должности. Это был славный, открытый юноша — с твердым характером, но не жестокий, жизнерадостный, полностью соответствовавший своему положению и, разумеется, превосходный моряк, с детства готовившийся к морской службе.
— Садитесь, Бонден, — произнес капитан подчеркнуто вежливо, поскольку предлагал ему место на шканцах, не менее, и возможность достигнуть вершин морской иерархии. — Я все это время думал… Не хотели бы вы стать мичманом?
— Ну что вы, сэр, конечно же нет,-тотчас ответил Бонден, сверкнув в полумраке улыбкой. — Но я премного вам благодарен за ваше хорошее ко мне отношение, сэр.
— Вот как, — ответил опешивший Джек Обри. — Почему же?
— Я не очень-то грамотен, сэр. Ведь я, — весело засмеялся он, — могу прочитать только список вахт, да и то по складам. А учиться мне слишком поздно. И потом, как бы я стал выглядеть, нарядившись в офицерскую форму? Деревенский увалень, мои старые кореша подняли бы меня на смех и стали бы кричать: «Здорово, пузо из клюза!»
— Многие офицеры начинали свою службу рядовыми матросами, — возразил Джек Обри. — Я сам когда-то был простым матросом, — добавил он и тут же пожалел об этом.
— Про это мне известно, сэр, — снова обнажил свои зубы Бонден.
— Откуда же?
— Среди матросов из вахты правого борта был один малый. Он плавал с вами на старике «Ресо» возле мыса Доброй Надежды.
«Ах ты господи! — мысленно воскликнул Джек Обри. — А я даже не заметил его. Жарил всех девок подряд на берегу, и они все время знали, кто я такой… Вот как бывает». Затем произнес вслух с некоторой обидой:
— Подумайте о том, что я вам сказал, Бонден. Жаль, если вы станете настаивать на своем.
— Извиняюсь за дерзость, сэр, — отвечал Бонден, поднимаясь со стула и со смущенным видом переминаясь с ноги на ногу. — Но у меня есть родич, сын тетушки Слоупер. Это Джордж Люкок, фор — марсовый, из вахты левого борта. Он настоящий грамотей, умеет писать такими мелкими буквами, что не сразу и прочитаешь. Он моложе меня, сэр, и гораздо толковее. Во много раз толковее.
— Люкок? — с сомнением переспросил Джек Обри. — Да ведь он совсем еще зелен. И это не его ли пороли на прошлой неделе?
— Было дело, сэр. Но его пушка была единственной, которая второй раз выиграла состязания по стрельбе. А выпил он оттого, что не хотел обидеть парня, который его угощал.
— Ладно, — отвечал капитан, подумавший о том, что надо давать более полезные призы, а не бутылку (хотя ничто так не ценится, как выпивка). — Возьму его на заметку.
* * *Во время этого утомительного плавания мысли Джека Обри были заняты мичманами.
— Мистер Бабингтон, — произнес он, внезапно перестав расхаживать взад — вперед. — Выньте руки из карманов. Когда вы в последний раз писали домой?
Мистер Бабингтон находился в том возрасте, когда чуть ли не каждый вопрос заставляет виновато потупить глаза. В данном случае капитан попал не в бровь, а в глаз. Покраснев, юноша произнес:
— Не помню, сэр.
— Вспомните, сэр, вспомните, — отозвался Джек, и его обычно добродушное лицо неожиданно омрачилось. — Из какого порта вы его отправили? Из Магона? Легхорна? Генуи? Гибралтара? Ладно, не ломайте голову. — На далеком берегу темной фигуры Стивена не было видно. — Это неважно. Напишите хорошее письмо. Страницах на двух самое малое. И перешлите их мне завтра вместе со своими ежедневными записями. Передайте вашему отцу привет от меня и сообщите ему, что мои банкиры — Хорсы. — Дело в том, что Джек Обри, как и большинство других капитанов, умудрялся выделять пособие для родителей молодых офицеров. — Хорсы, — повторил он рассеянно, — мои банкиры — Хорсы… — Но придушенный каркающий звук заставил его внезапно обернуться.
Юный Риккетс схватился за лопарь хват — талей, пытаясь взять себя в руки, но без особенного успеха. Однако холодный взгляд капитана остудил его веселье, и на вопрос, писал ли он в последнее время родителям, без заметного волнения громко ответил:
— Никак нет, сэр.
— Тогда поступите таким же образом: напишете две страницы убористым почерком, и чтобы в письме не было никаких просьб о новых квадрантах, шляпах с галунами или кортиках, — произнес капитан.
Что-то подсказало мичману, что не время вдаваться в объяснения, указывать на то, что его любящий отец, единственный его родитель, находится в ежедневном, даже ежечасном общении с ним. Каждый на борту заметил напряженное состояние капитана.
— Кудряш уж очень переживает за доктора, — говорили матросы. — Жди бури.
И когда просвистали команду убрать койки, те, которым пришлось подняться на правый борт квартердека, с опаской косились на командира. Один из них, одновременно поглядывая на старшину — рулевого, выступ на палубе и капитана, запнулся и упал лицом вниз.
Однако сам капитан внешне хранил невозмутимое спокойствие. Когда все увидели наконец Стивена Мэтьюрина, который появился из купы деревьев и, перейдя пляж, направился навстречу «шестерке», в нарушение дисциплины от шкафута до полубака раздались крики матросов: «Вон он! Ура!»
— Очень рад видеть вас! — воскликнул Джек Обри, обращаясь к Стивену, поднимавшемуся на борт с помощью моряков. — Как вы себя чувствуете, дорогой? Прошу позавтракать со мной — я специально ждал вас. Как вы? Надеюсь, вы здоровы?
— Я вполне здоров, благодарю, — ответил Стивен, который действительно выглядел не таким тощим и был рад теплому приему. — Сначала загляну в лазарет, а затем с величайшим удовольствием вместе с вами поем ветчины. Доброе утро, мистер Дей. Снимите, пожалуйста, шляпу. Очень хорошо, очень хорошо, вы нас радуете, мистер Дей. Но на солнце пока не оставайтесь. Рекомендую вам тесный валлийский парик. Чеслин, доброе утро. Надеюсь, с нашими пациентами все в порядке?
